Я все же очень дикий гусь: мои устои эфемерны - душой к дурному я влекусь, а плотью - тихо жажду скверны.
Мое безделье будет долгим, еще до края я не дожил, а те, кто жизнь считает долгом, пусть объяснят, кому я должен.
Я боюсь в человеках напевности, под которую ищут взаимности, обнажая свои задушевности и укромности личной интимности.
Хоть не был я возвышенной натурой, но духа своего не укрощал и девушек, ушибленных культурой, к живой и свежей жизни обращал.