Во времена тревог и хруста сердца охватывает властно эпидемическое чувство томящей зыбкости пространства.
Нас мелочь каждая тревожит, и мы не зря в покой не верим: еврею мир простить не может того, что делал он с евреем.
Ничто уже не стоит наших слез, уже нас держит ангел на аркане, а близости сердец апофеоз - две челюсти всю ночь в одном стакане.
Когда за нами, нас достойней, пойдут иные поколения, пускай заметят близость бойни как фактор нашего мышления.
Стали бабы страшной силой, полон дела женский треп, а мужик - пустой и хилый, дармоед и дармоеб.