Лишь перед смертью человек соображает, кончив путь, что слишком короток наше век, чтобы спешить куда-нибудь.
Живу я легко и беспечно, хотя уже склонен к мыслишкам, что все мы евреи, конечно, но некоторые - слишком.
Хмурится, как море, небосвод, полнится печалью многоструйной. И не тучка, кажется, плывёт, а чадра утопленницы юной.
По счастью, все, что омерзительно и душу гневом бередит, не существует в мире длительно, а мерзость новую родит.
В саду идей сейчас уныло, сад болен скепсисом и сплином, и лишь мечта славянофила цветет и пахнет нафталином.