Вот женщину я обнимаю, она ко мне льнет, пламенея, а Ева, я вдруг понимаю, и яблоко съела, и змея.
Я снял с себя российские вериги, в еврейской я сижу теперь парилке, но даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки.
В живую жизнь упрямо верил я, в простой резон и в мудрость шутки, а все высокие материи блядям раздаривал на юбки.
По мере личного сгорания душе становятся ясней пустые хлопоты старания предугадать, что станет с ней.
Моим конвойным нет загадок ни в небесах, ни в них самих, царит уверенный порядок под шапкой в ягодицах их.