Моя империя опаслива:
при все своей державной поступи
она привлечь была бы счастлива
к доносной службе наши простыни.

Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.

Вот человек. При всяком строе
болел, работал, услаждался
и загибался, не усвоив,
зачем он, собственно, рождался.

Российской власти цвет и знать
так на свободе воскипели,
что стали с пылом продавать
все, что евреи не успели.

Маленький мальчик залез в холодильник,
маленькой ножкой нажал на рубильник.
Быстро замерзли сопли в носу.
Нет, не доест он свою колбасу.